Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы - Страница 177

177

Так же толково и степенно поведал сбежавшимся крестьянам, что зарезал любимого сына, чтобы был всем святым радостный праздник от такой его жертвы. Раньше силы не имел, а теперь нашел ее в себе, хоть и жаль было мальчонку и его слабую в вере мать. Старосте наказал съездить без промедления за становым и в земский суд, чтобы все было в порядке и никому бы, кроме него, не быть в ответе.

На допросах в уголовной и гражданской палате отвечал толково и подробно; задумано дело давно, да не был в уверенности, угодна ли будет жертва милостивому Спасу, да еще настоящей храбрости не хватало, потому что очень любил своего Гришеньку, мальчика доброго и понятливого, перед смертью его простившего. Теперь же, дело спасения исполнив, ни в чем не кается и радуется Божьему соизволению. Судить же его ни к чему, потому что дни его недолги и люди ничего с ним поделать не могут.

Дело Куртина было просто, как проста и ясна человеческая вера. Но оно было ужасно и тревожило людскую совесть. Судившим Куртина хотелось, чтобы он оказался либо рожденным злодеем, либо помешанным. Однако все однодеревен-цы согласно показали, что Куртин был мужиком добрым, справедливым, богобоязненным и к себе строгим. Зла никому не причинял, жены не бил и не обижал, в сыне не чаял души. Как большинство раскольников, был грамотен и читал по праздникам книги старой печати. В рот не брал хмельного, а табаку не курил и носом не пил. И деды его, и родители — все были здоровы, долговечны, доброй породы, сам он был силен и никаких болезней не знал.

Еще хотелось некоторым, чтобы Куртина довела до преступления крайняя нужда и рабское крестьянское состояние. Но деревня Слободищи не знала помещиков, была удельной, а крестьяне жили если не богато, то в достатке, хозяйственно; не зная кабака, деньги откладывали в кубышки для детей и на черный день.

Волновалось духовенство, проклиная изувера. Однако люди «Спасова согласия» говорили на это: «Разве был изувером праотец наш Авраам, подъявший руку для заклания сына?» — «Но Бог остановил его руку!» — «Почему же не отвел он руку Михайлы Куртина?»

И что на это ответить — духовенство не знало.

В тюрьме Куртин был спокоен и печалился только о том, что не было у него белой рубахи. Когда допустили к нему жену; приказал ей сшить ему рубаху своими руками и принести на свиданье. И хотя жена поняла, зачем ему нужна рубаха, но противоречить не могла и просьбу мужа исполнила.

С этого дня Михаил Федорович, для кого — детоубийца, а для кого — великий подвижник, перестал принимать пищу. По крепкому своему сложению держался долго, пока не ослабел совсем. Тогда надел он, как полагается, белую рубаху, руки сложил на груди крестом и отошел в спокойствии и молчании.

КУЗЬКА-БОГ

История Кузьки-бога пользовалась известностью в шестидесятые годы прошлого столетия, а вспомнить ее уместно именно теперь, в дни набожного преклонения перед разного оттенка, но одной внутренней породы вождями, дни нынешнего расцвета духовного рабства и сладострастного подхалимства и за страх и будто бы за совесть. Кузька-бог был велик и могуч, почти как почтальон в рассказе Е. Замятина, конечно — в глазах таракана; он отлично знал тараканью психологию, и будущие вожди многому от него научились.

Кузька был мордвином и проживал в деревне Макраще, между Нижним и Арзамасом; был грамотен, умел знахарствовать, лечить кликуш, предсказывать будущее и находить украденный скот. В деле изгнания шайтанов из бесноватых баб ему помогала та самая нагайка, которою Михаил Архангел прогнал с небес нечистую силу и вверг ее в преисподнюю. Как он ее раздобыл — это уже его дело. Имел некоторое отношение к секте душителей, спасавшейся через грех (не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься). Грех по преимуществу свальной.

Биография Кузьки сложна и известна в подробностях; в ней немало историй романтического характера. Одна из этих историй разорила и потрясла Кузьку: его начисто обобрали. С этого момента начинается подвижничество Кузьки, решившего изменить образ жизни и завоевать высокое положение. На время он исчез из деревни и спасался во святых местах. Домой он вернулся степенным, в монашеском одеянии и черной ермолке. От всех сует мира ушел и стал проживать в выстроенной им келье — поблизости от деревни, почти ни с кем не видаясь, дни свои проводя в посте и молитве. Единственными постоянными гостями Кузьки были святые и ангелы — и в этом его односельчане имели случай удостовериться собственными глазами.

* * *

Уже и в те времена требовалось, чтобы вождь был умнее рядовых дураков и опытен в технике морочить головы. Кузька живал в городах — видал чудеса. Он тяпает доски, ляпает ящики, что-то такое строит — никому не говорит. Три ящика пристроил в простенке между окнами, вроде шкапов, а заместо дверцы толстая бумага, в бумаге вырезки. У стены против ящиков поставил стол со всякими угощениями для высоких гостей, в ящиках зажег свечки и пока завесил вырезки темной занавеской. Легко рассказать, а работал Кузька надо всем этим чуть не целый месяц, пока не добился своего.

В свою келью Кузька никого не допускает. С человеком он не ведается. Его общество — Христосик, его матушка и святые ангелы. Христосикова матушка вышила Кузьке на досуге плат для ношения на груди. Частой гостьей у Кузьки и святая Пятница. А что все это не выдумка — скоро люди убедятся. И Кузька намекнул мордовским бабам, что назавтра к ночи ждет к себе гостей — светлых ангелов — на важное совещание, да только простым людям увидать этого невозможно.

177