Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы - Страница 183

183

Далее описывается уже рассказанное нами: как крестьянин Федор Иванов Петухов поймал осетра с сережкой в левой жабре и, не будучи человеком возвышенных чувств, попросил за осетра вознаграждение.

«Я, удовлетворив крестьянина Петухова приличным денежным вознаграждением из собственных своих денег, вообще с членами думы удостоверившись серьгою, имеющеюся в жабре того осетра, на ней оказалась вырезана надпись: „Выпущен цесаревичем Николаем Александровичем“, которую имею честь представить Вашему превосходительству и присовокупить, что поимка помянутого осетра весьма знаменательна тем, что день был этот полугодием со времени кончины цесаревича Николая Александровича, даровавшего свободу этому осетру, которому тоже с подлежащими знаками полагали бы по назначению покойного цесаревича дать свободу и пустить в Волгу: а для памяти настоящего события подвесить вместо потерянной серьги новую, изобразив так: „Вновь пойман в полугодие кончины Его Императорского Высочества, 12 октября 1865 года“».

Далее городской голова просил разрешения опубликовать в «Губернских ведомостях», чтобы каждый, кому еще раз удастся поймать того достопамятного осетра, выпускал его на свободу, за что из средств города будет выдаваться вознаграждение.

Разумеется, губернатор согласился и сел писать пространное донесение о том же министру внутренних дел, который, по всей вероятности, не упустил повергнуть этот случай на высочайшее рассмотрение.

По сказаниям современников, вторично пойманный достопамятный осетр, когда к нему приблизился городской голова Мичурин с новыми знаками отличия, вострепетал почти в той же мере, как и при знакомстве с цесаревичем. Каково же было его удивление, когда из его жабр была вытащена высокогнусная веревка, калечившая его столь нежные органы и надорвавшая рот, и сам он был предоставлен собственной воле. Не сразу поверив, он некоторое время поболтался на месте, опасаясь подвоха, и даже имел намерение перевернуться брюхом кверху. Однако выдуманный для него людьми инстинкт самосохранения помог ему оправиться и попытаться спастись бегством, что он и исполнил.

Разумеется, никаких дальнейших достоверных известий о судьбе осетра нет. Но есть некоторые основания предполагать, что береговые пределы Нижегородской губернии перестали нравиться достопамятному осетру. Сообразив, что его могут заставить праздновать целый ряд печальных и радостных годовщин и что его жабры обратятся таким образом в витрину ювелирного магазина, он решил, преодолев все трудности, переселиться из бассейна Волги в бассейн Северной Двины, как это сделали наиболее предприимчивые особи родственной ему стерляди. Предприятие оказалось чрезвычайно сложным, и мы до сих пор не знаем, удалось ли оно впечатлительному осетру. Если он жив до сих пор, то, вероятно, достиг уже предельного осетрового веса, примерно пяти пудов, и постепенно растерял свои знаки отличия, не представляющие особой ценности в подводном царстве. Возможно, наконец, что этого самого осетра кто-нибудь из нас потребил в том или ином виде, то есть под соусом томат или просто «по-русски».

ЗАЛОЖЕННЫЙ ПРАХ

В московский сад «Эрмитаж» валит публика валом: два человека летят в небеса!

В те времена человек еще не подымался над поверхностью земли иначе как по лестнице на такой-то этаж, редко выше четвертого. И только совершенно сумасшедшие и неуважаемые люди отваживались летать на привязном воздушном шаре. Такого Отчаянного фокусника приобрел сад «Эрмитаж» в расчете на хороший сбор; и даже не отчаянного, а просто — немца. У немцев воображения нет, им все равно, только плати деньги; и бояться немцу нечего, потому что он не личность, а так себе, и притом все соображает заранее. И если валил народ на гулянье и платил деньги, то не на немца смотреть, а на русского добровольного человека: было пропечатано в афише, что с немцем решил полететь отставной флотский офицер Фролов Петр Иванович, человек подлинный, которого многие даже и лично знали, и из хорошего общества.

Чтобы сдерживать толпу и в случае чего тащить в участок, приехал и сам московский полицеймейстер Огарев, важный, громкоголосый и не без усов.

Петру Ивановичу Фролову благоразумные люди говорили:

— Что вы делаете, Петр Иванович! Зачем?

— Да ведь что ж, не все ли равно! Тоже и на земле удовольствия немного.

— Лопнет шар — вы и пропадете.

— Может случиться. Но что же поделаешь: вызвался полететь, и отказаться как-то неловко.

— А вызвались зачем?

— Пришлось. Мне говорят: «Не полетите!» — а я говорю: «Полечу!» Вот теперь и лечу.

Человек был занятный, приветливый и в обращении простой. Считался одним из лучших остроумцев. Обедал по хорошим домам.

Собралось множество знакомых, жмут руку на прощанье. Попрощавшись со всеми, Петр Иванович залез в корзинку, машет ручкой и шапочкой. И вот тут немец, чего-то такое попробовавши, заявляет, что лететь вдвоем и думать невозможно: шар никак не подымет. Петр Иванович огорчился, плечами пожал и говорит:

— Ну, что же делать! Я вылезу.

И действительно вылез, грустный, но спокойный.

Естественно, что публика хотела очень сильно бить Петра Ивановича, и не только знакомые, но и посторонние, кто платил деньги. К счастью, присутствие и распорядительность полицеймейстера Огарева спасли положение, и Петр Иванович успел благополучно скрыться от общего внимания.

* * *

Из-за такого пустякового случая мы бы, конечно, не начали писать рассказ. Как увидит читатель далее, дело гораздо серьезнее и пахнет трупом. Но предварительно нужно было пояснить, каков был Петр Иванович Фролов, герой рассказа, и почему к нему относился с подозрительностью московский губернатор Закревский, человек решительнейший и характера деспотического.

183