Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы - Страница 78

Так и было объявлено Максимову: выбирай для себя лучшее.

Нелегка жизнь маленького чиновника, а тысяча рублей — деньги большие. Главное — обидно, что при разводе получит их не он, а нелюбимая жена. Два дня думал Максимов, на третий день ответил, как требовалось, письменным заявлением:

«Имею счастье выслушать именное Его Императорского Величества соизволение и внимая милосердного монарха, призирающего с высоты престола к верноподданному своему снисхождению, коему повинуюся, яко гласу с небеси от Бога, остаюсь согласным продолжать брак мой, совершенный в 1800 году июля 10 числа, с дочерью немца Клокенберга Екатериной Ивановной, безразрывно навсегда, если ею, Катериною, оной брак, по точности правил святых отец, будет соблюден. О чем сие утверждая, дал сию своеручную подписку регистратор Александр Максимов».

Так, мудрым соизволением властей, несклонность к люблению жены уступила склонности к приобретению тысячи рублей с придачей обещания повышения по службе.

Тысяча рублей — на руки. Дело верное. Что же касается повышения по службе, то его пришлось ожидать долго. Наконец, два года спустя, чрезвычайно кстати умер в Москве секретарь консистории — почтенная вакансия для кандидата, намеченного к повышению высочайшей властью. Похлопотал сам обер-прокурор Синода, и Максимов, собрав скарб и немецкую жену, готов был двинуться в первопрестольную столицу. И не будь у московского митрополита своего кандидата, все бы устроилось благополучно.

Но, видно, в книге судеб не был записан на счастливую страницу синодский регистратор, — и московский кандидат пересилил!

Сею новой неудачей кончаются исторические документы, а где молчит история, там досужая выдумка только портит дело. Одно можно сказать с уверенностью: не могла быть сладкой и жизнь Катерины Ивановны, связанной безразрывно навсегда с несклонным к люблению законным мужем, хотя и чиновником четырнадцатого класса!

ЧЕПЧИК НАБЕКРЕНЬ

За давностью времени, — прошло лет сто или сто двадцать, — трудно сказать, та ли это самая помещица, которая боялась неприличных слов, или была еще другая в том же Ново-Оскольском уезде. Но кажется, что та самая: Марьяна Петровна Тинькова, прославившаяся, между прочим, защитой плотины собственным телом от вторжения неприятельских банд, о чем здесь и будет пересказано со слов ее современников.

Каждому человеку естественно презирать некоторые слова и выражения. Например, император Павел Петрович приходил в истинный гнев от слов «обозрение», «выполнение» и «врач», казалось бы, совсем невинных; несколько понятнее, почему в 1797 году состоялось высочайшее повеление о замене слов «отечество» и «граждане» — словами «государство» и «жители» или «обыватели», а слово «общество» было вообще запрещено употреблять.

Вот точно так же помещица Марьяна Петровна считала совершенно неприличным слово «мельница» и, краснея, поправляла говоривших:

— Ах, что вы! Мукомольня!

Ни разу с ее языка не сошло ужасное слово «яйца», и на птичьем дворе она спрашивала в описательных выражениях:

— Даша, каков ныне урожай куриных фруктов?

Кроме того, она считала неаристократичной и для порядочной женщины неприличной букву «х», по каковой причине не только называла стекло «фрусталем», но и собственный хутор именовала «футором Свистовкой». Она говорила: «Фуже быть не может» — и: «Уж эти мне фудожники!» Собственно, Марьяна Петровна не столько избегала слов и звуков, по ее мнению, неприличных, сколько любила слова изысканные и свидетельствующие о «форошем» воспитании. Различную погоду она называла «коловратной» или, наоборот, «зефир-погодой». Приемные дни «журкниксами». Склянка со скипидаром именовалась «фиалом любви»; это потому, что скипидар она вообще любила до страсти, протирала им полы, мебель, собственную грудь, мазала за ушами, принимала с водой, капала во щи и в кисель и душила им дочерей, пока они наконец не вышли замуж.

Именно Марьяна Петровна ввела в обиход выражение: «Какой пронзительный случай!», и она же отличала благосклонностью среди многих ловкого любезника, который обратился к ней с такой фразой:

— Позвольте оконечностям моих пальцев вкрасться в вашу табачную западню, дабы почерпнуть этого мельчайшего порошка для возбуждения моего гумора!

Этим любезником был, как известно, ее сосед по имению Федор Петрович Волков, отличнейший и деликатный человек, добрый хозяин и, как увидим дальше, человек находчивый. Какая обида, что их длительная дружба окончилась так трагически!

* * *

Прежде чем перейти к самому событию, расскажем об удивительной изобретательности помещицы Марьяны Петровны Тиньковой. При всех своих забавных черточках она была очень хозяйственна и практична и отлично воспитывала своих сенных девушек, которых держала при доме до двух десятков, сносно кормила и заставляла работать. Девушки вышивали гладью, ткали ковры, пряли, вязали и пели хором. Их работы неплохо продавались и окупали содержание с избытком. Летом девушки назначались на работы огородные и полевые, собирали в лесу малину, грибы, по речке — смородину, по полям — землянику и разные лечебные травы.

Хорошо обученная и воспитанная девка, ежели она к тому же не урод, стоила по тем временам двадцать пять — тридцать рублей серебром; но тиньковские девки ценились на рынке куда дороже и были очень известны. Продавать девок отдельно от семьи было запрещено, но Марьяна Петровна была умна и изобретательна: она продавала их на сторону «выводным письмом».